| Д-р Йост Кюнцли фон Фиммельсберг (Швейцария) |  |
| Как Пьер Шмидт учил меня гомеопатии | |
| (1988) Архив Пьера Шмидта, Санкт-Галлен, Швейцария Перевод д-ра Сергея Бакштейна (Москва) |
| Кюнцли фон Фиммельсберг Йост (1915—1992) — известный швейцарский гомеопат, ученик и соратник Пьера Шмидта, преподаватель гомеопатии в немецкоязычном мире, один из пионеров использования Q-потенций в Европе. |
Оригинал здесь
После завершения медицинского образования я подал заявку на докторат, и у меня оставалось много времени, чтобы погрузиться в гомеопатию. Но где же меня могут ей правильно научить?
Госпиталь Роберта Боша в Штуттгарте в то время еще не был полностью восстановлен после многочисленных бомбардировок города и не рассматривался мною. Я отправил запрос в Ганемановский колледж и госпиталь в Филадельфии, но получил ответ, что у их нет места для a man of my experience (англ. человека моего опыта. — Прим. перев.), что было странно, потому что опыта у меня-то как раз почти и не было. Д-р Ингл из Сан-Франциско посоветовал мне обратиться к Пьеру Шмидту в Женеву.
Помню этот пасмурный декабрьский вечер, когда Пьер Шмидт принялся меня опрашивать, и попросил описать калиум карбоникум, о котором я почти ничего не знал. Я внимательно читал “Органон” и почти наизусть знал книгу Яра “Сорок лет практики”, но именно про калий карбоникум ничего не смог вспомнить. После беседы Пьер Шмидт сказал: “Я смотрю, ты еще совсем желторотый!”, но разрешил мне некоторое время побыть его студентом.
Мы начали с Нового года. Я должен был готовить доклады по “Лекциям по гомеопатической философии” Кента, глава за главой. Несколько раз в неделю по вечерам, с 20 до 20.30, я приходил к нему читать эти свои доклады на французском языке, а сама книга была на английском. Еще Пьер Шмидт потребовал, чтобы я как можно быстрее овладел стенографией. Я делал все, что мог! Сперва дела шли неважно, но книга мне понравилась и увлекла меня. С самой первой главы “Больной” я понял, что эта книга от корки до корки и есть самая настоящая гомеопатия. Я осознал, что все, чему раньше учился, было так поверхностно и далеко от того, к чему нас с такой настойчивостью призывал Ганеман! Теперь я переосмыслил и пересмотрел Ганемана как открывателя новых горизонтов в медицине. У меня больше не оставалось колебаний и сомнений, и я принял учение, включая все его мелкие детали. Здесь подход к больному был совсем другим, но и результаты были совсем другими. На меня произвели сильное впечатление строгие требования Ганемана и Кента. Я сын и внук врачей-гомеопатов, но эта гомеопатия была совсем другой, нежели та, которую я знал. Больше требований, но больше уверенности и выше потенции. Можно сказать, что я был охвачен подлинным энтузиазмом.
Разумеется, и мой профессор, чья слава гремела по всему земному шару, в совершенстве изучил все эти правила Кента и был очень благосклонен к моему энтузиазму. То, что поразило меня с самого начала, это обилие пациентов с весьма серьезной патологией, например, с глазными болезнями, и я видел, как они успешно излечивались. Были даже кардиологические пациенты, которых неправильно лечили препаратами наперстянки, и они чуть не отправились в мир иной. Официальная медицина основательно вдолбила нам в голову все эти схемы лечения, но мне было несложно преодолеть эти препятствия и перестроить свое мышление, потому что у меня уже был приличный “гомеопатический анамнез”.
В тиши кабинета для учебы и консультаций под светом настольных ламп и окруженные портретами наших великих основателей, можно сказать, в храме гомеопатии, мы обсуждали и со всех сторон освещали разные главы, а Пьер Шмидт давал многочисленные комментарии.
Это была одна сторона моего обучения. Но при этом я должен был изучать Материю медику и пересказывать ее. Пьер Шмидт подбирал мне разные книги и статьи, чтобы я мог во всех аспектах изучить, например, аконит. Я должен был разобраться в этом и в течение дня составить таблицу по всем аспектам предложенного лекарства. Обычно я занимался в зале ожидания за маленьким столом, окруженный пациентами, но мы не мешали друг другу. Иногда Пьер Шмидт выходил посмотреть как идут у меня дела. Иногда он звал меня в кабинет, чтобы показать или объяснить что-нибудь про того или иного пациента. В то время он очень увлекался иридодиагностикой и часто показывал мне кое-какие симптомы на радужке. Пьер Шмидт был очень хорошо для этого оснащен, как, впрочем, и для всего, за что он брался. У него были лучшие атласы, лучшая аппаратура, у него все должно было быть самым лучшим. По вечерам после теоретических занятий по той или иной главе из “Философии” Кента мы приступали к изучению лекарства, которое я разбирал в течение дня, в связи с чем мне постоянно приходилось листать реперторий, на этот раз на английском. Но благодаря отличным словарям и неплохому знанию языка я здесь не испытывал трудностей. Если мы говорили, например, об аконите, то я должен был подготовить на отдельном листе все особенности мочи, которые встречаются в репертории, затем все особенности языка, и так далее.
Кроме того, с самого начала Пьер Шмидт стал давать нам маленькие задачи. Обычно, выходя из своего кабинета, он быстро надиктовывал мне симптомы какого-нибудь простого случая, например, коклюша или детской экземы, а я должен был с помощью репертория и Материи медики показать, как я прихожу к решению. Поначалу у меня ничего не получалось, но постепенно дела наладились, и я даже стал решать сложные задачи. Мы поняли, кáк наш учитель рассуждает и по каким критериям оценивает подходящее лекарство. А потом мы дошли до того, что у нас все было как в известной истории о Константине Геринге, когда каждый ученик называл одно и то же лекарство, совпадавшее с профессорским. К сожалению, с другими практическими врачами у меня далеко не всегда наблюдается такое же единодушие.
Иногда к нам на один-два вечера приходили незнакомые врачи, с которыми мы порой вели пылкие дискуссии. Многие приходили лишь за “шпаргалками” для той или иной болезни. Некоторые делали очень интересные доклады о других методах лечения, помимо гомеопатии. Это было очень полезно для нас, и мы многое для себя отметили. Но две вещи оставались неизменными для каждой встречи: теория и Материя медика. Новые посетители всегда делали доклад по какой-нибудь главе из лекций Кента.
В конце концов я достиг такого уровня, когда мог самостоятельно собирать анамнез. К тому же я значительно улучшил свои французский и английский. Лишь стенография никак мне не давалась, и я до сих пор ею не овладел. В конечном счете каждый врач учится какой-то особой своей методике вести быстрые записи, но только потом никто, а иногда и он сам, не может в них разобраться.
Время от времени Пьер Шмидт просил меня прочитать какие-нибудь статьи и суммировать их для него. Иногда что-то интересное появлялось в периодике, иногда какие-то книги приносили пациенты. Я разделял с ним эту работу.
Некоторое время спустя он доверил мне свой реперторий, чтобы я мог дописать туда некоторые показания и заметки. Я с удовольствием выполнил эту работу во время каникул.
Так я провел у Пьера Шмидта целый год. Иногда (и это важно отметить) во время работы мы получали приглашение на какой-нибудь завтрак, концерт или конференцию. Он был очень увлечен фотографией, особенно любил цветы. Я часто охотно сопровождал его в Ботанический сад, моя роль заключалась в том, чтобы держать позади цветка специальный экран. А потом он показывал эти прекрасные снимки на конференциях Ботанического общества.
Через год учебы я почувствовал в себе силы открыть собственный гомеопатический кабинет, чтобы практиковать по тем методикам, что изучил в Женеве. Я открыл его в своем родном Санкт-Галлене, где раньше уже практиковали мои дед и отец. Вскоре ко мне стали наведываться старинные пациенты моих деда и отца, а также их родственники и знакомые.
Мне очень помогли в работе законы и принципы, ясно и недвусмысленно изложенные Кентом и полностью базирующиеся на законах Ганемана. Я благодарен судьбе, с самого начала направившей меня на этот путь. Многие всю жизнь ищут истину и бредут к ней наощупь, лишь в последние свои годы приходя к пониманию ясных вещей, а многие так и не приходят к этому. Мы должны быть благодарны, что с самого начала встали на твердую почву, потому что только с этим методом возможно истинное развитие, а все остальные всю жизнь ошибаются и блуждают в потемках.
Ведя собственную практику, я стал смотреть на некоторые вещи по-другому, не так, как на них смотрел Учитель. Но та крепкая основа, которую мы получили от него, позволяла нам додумывать что-то от себя, не сбиваясь с главной дороги. Я стал обращать больше внимания на некоторые нюансы учения Ганемана. Кент, изучая Ганемана, вынужден был опираться на английские переводы, некоторые из которых были скверными, и поэтому, вне всякого сомнения, он не всегда мог в точности понять все богатство работ Ганемана. И тут мы можем увидеть, что Кент просто-напросто не разделял некоторых взглядов Ганемана.
Спустя некоторое время после начала практики я почувствовал необходимость передать другим то, чему научил меня Пьер Шмидт. Через несколько лет мне представился удачный случай. В то время уже существовало несколько курсов гомеопатического образования, в основном в Германии. Но нигде не учили тому, что практиковал Пьер Шмидт, американской методике. А что смогу предложить я? Например, реперторизацию, которой никто еще не учил. Так я начал вести в Санкт-Галлене занятия по реперторизации, которые быстро завоевали популярность. Потом я перенес эти занятия в Франкфурт-на-Майне. Затем последовало приглашение на остров Шпикерог. Там я воспроизвел методику, по которой занимался с Пьером Шмидтом: с одной стороны теория, с другой реперторизация.
Будучи студентом, я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь упоминал реперторий, и тем более был поражен, увидев у Пьера Шмидта реперторий Кента, и то, как он в него беспрерывно заглядывал. Никогда не забуду того впечатления, которое произвели на меня рубрики с указанием часов в разделе “Бессонница” репертория Кента. Тогда я не понимал, что ценность этих рубрик весьма относительна.
На курсе по реперторизации можно коснуться всех аспектов гомеопатии, поэтому реперторизация составляет главную и основную часть практики на острове Шпикерог. Я уже не раз высказывался на эту тему, а потому не вижу необходимости к этому возвращаться.
Перевел с немецкого на французский доктор Райнер Трапп.
