Санкт-Петербург, 1896
Милостивые государыни и милостивые государи!
В первую мою беседу я имел честь остановить ваше внимание на гомеопатическом законе подобия, который, если вы припомните, заключается в том, чтобы лечить разнообразные болезненные состояния посредством лекарственных веществ, имеющих способность воспроизводить в здоровом человеческом организме в высшей степени сходные с ними патологические состояния. Сегодня нам предстоит общее рассмотрение способов исследования тех лекарственных орудий, посредством которых мы осуществляем наш терапевтический принцип. Предмет этот имеет несколько специальный характер, но так как я убежден, что большинство слушателей, почтивших меня своим посещением, явилось сюда не с целью пустой забавы или легкого развлечения, а с более серьезным настроением, то я льщу себя надеждой, что некоторая сухость содержания или изложения моей сегодняшней беседы не будет вами слишком строго осуждена. Тема моей будущей беседы, несомненно, представит более оживленный и общий интерес, но сегодняшний очередной вопрос сам по ceбе настолько важен, что его невозможно обойти в популярных лекциях о гомеопатии и он должен занять непосредственно ближайшее место вслед за изложением закона подобия.
Я уже имел честь вкратце напомнить вам историю происхождения этого закона. Если вы припомните, Ганеман был наведен на мысль о существовании в природе всеобщего терапевтического закона или принципа испытанием на самом себе, будучи в здоровом состоянии, действия хинной корки, которая в больших приемах, а именно по два раза в день по 240 гран в течение нескольких дней, вызывала у него комплекс симптомов лихорадочного свойства в высшей степени сходных с той лихорадкой, которой он сам страдал прежде и которая излечивалась сравнительно малыми дозами той же самой хинной корки. Этот факт заставил призадуматься гениального наблюдателя, каким образом одно и то же лекарственное вещество в одном случае излечивает болезнь, а в другом производит в высшей степени сходную с ней болезнь, и вот он стал доискиваться, составляет ли такой парадокс двоякого лекарственного действия единичный и исключительный факт в природе или же, быть может, лишь частное проявление более общего лекарственного закона. Тогда он стал разбирать в течение нескольких лет случаи исцеления посредством лекарственных веществ, рассеянные в медицинской литературе и полученные им в собственной практике, и, изучая затем действие этих лекарственных веществ, он каждый раз находил, что вещества эти вызывают в здоровом организме болезненное состояние, в высшей степени сходное с только что им излеченным. Так, например (его собственные примеры), Belladonna, излечивающая некоторые случаи бешенства и падучей болезни, производит у здоровых людей маниакальное состояние и эпилептоидные припадки. Hyoscyamus излечивает, а также и производит известный род умопомешательства. Меrcurius излечивает и производит разъедающие язвы кожи. Arsenicum излечивает хронические сыпи и вызывает их в здоровом организме. Rhus излечивает, а также и вызывает в здоровом организме рожистое воспаление кожи. Rheum излечивает у больных и производит у здоровых известный вид поноса и т. д.
Первый эксперимент Ганемана с хинной коркой был произведен им в 1790 г., и только через 6 лет усердных наблюдений и размышлений, а именно в 1796 г., он в первый раз с известной осторожностью решается высказать мысль, что подобное может излечиваться подобным. В статье под названием “Опыт нового принципа для нахождения целебных свойств лекарственных веществ”1 он пишет следующее:
Нужно подражать природе, которая иногда излечивает хроническую болезнь посредством другого нового заболевания, и следует применять против болезни, подлежащей излечению (особливо хронической), такое лекарственное вещество, которое в состоянии вызвать другую наивозможно сходную искусственную болезнь, и первая, таким образом, будет излечена: similia similibus.
Это его собственные слова в 1796 г. Но он еще в то время не решался допустить широкое обобщение своих наблюдений, ограничивая предлагаемое им правило только для хронических болезней и не отрицая возможности антипатического лечения по принципу contraria contrariis для острых заболеваний. Он в это время ясно сознавал, что для того чтобы лечить болезненные состояния посредством лекарственных веществ, способных производить в здоровом организме сходное болезненное состояние, и для того чтобы воздвигнуть всеобщий лекарственный закон, необходимо прежде всего изучить физиологическое действие многочисленных и разнообразных лекарственных веществ на здоровый человеческий организм, нужно иметь фармакологию. Озираясь же за необходимыми сведениями в старой и современной ему медицине, Ганеман не находил и не мог найти в ней никакой помощи, потому что до него фармакологии не существовало, а ходячие сведения о действии лекарств черпались из народной медицины и домашних травников и представляли большей частью бессвязный набор небылиц и выдумок и суеверных и фантастических рассказов, унаследованных из глубокой старины и средневековой алхимии и астрологии. Ему предстояла великая задача, и он нисколько не скрывал от себя предстоящего колоссального труда — преобразовать всю фармакологию и воссоздать новое физиологическое лекарствоведение, и для этой цели он выбрал единственно верный и правильный путь исследования лекарств в простом виде, без всяких npuмесей, на самом ceбе и на других здоровых людях.
С беспримерной энергией и пламенной преданностью делу он приступил к своей исторической задачe, и уже в 1805 г. издал сочинение на латинском языке под заглавием “Фрагменты (т. е. отрывочные материалы) к изучению положительного действия лекарств, наблюдаемого в здоровом человеческом организме”2. Это сочинение представляет сборник болезнетворных, или патогенетических, симптомов 27 лекарственных веществ, испытанных им частью на самом себе, частью на других здоровых людях, и отчасти дополненных историями отравлений. Затем с 1811 по 1821 гг. стали последовательно являться отдельные тома его “Чистого лекарствоведения” (Reine Arzneimittellehre), которая содержит испытания 61 лекарства, из которых 22 встречаются уже в первом сборнике, но тут дополнены многочисленными наблюдениями, опытами и историями болезней. С 1822 по 1827 гг. стало выходить второе издание этого сочинения, в котором мы встречаем еще три новых средства и многочисленные дополнения к прежним. С 1828 по 1830 гг. в своих “Хронических болезнях” он дает нам испытания еще 17 новых лекарств, а во 2-м издании этого сочинения, выходившем между 1835 и 1839 гг., еще 13 новых средств.
Посвятивши, таким образом, бóльшую часть своей долгой и плодотворной жизни исследованию физиологических свойств лекарственных веществ, изучая болезненные картины, производимые этими веществами в здоровом человеческом организме, и назначая эти вещества в болезненных состояниях, сходных с болезненной картиной, производимой соответствующим лекарственным веществом, Ганеман все более и более убеждался в верности предвиденного или предчувствованного им закона не только для хронических, но и для острых заболеваний, и, с другой стороны, приходил ко все более твердому убеждению, что другие методы лечения, как антипатический, аллопатический, отвлекающий, паллиативный и т. п., хотя и могут, и должны найти свое ограниченное применение в известных случаях, но что сфера их действия по мере развития фармакологии должна все более суживаться и уступать место гомеопатическому лечению.
Таким образом, он оставил нам истории лекарственных болезней, или патогенезы, почти 100 лекарственных веществ (позволю себе сделать здесь оговорку. В течение лекции мне придется неоднократно употреблять слова “патогенетический” и “патогенез”, потому что они уже пользуются правом гражданства в гомеопатической литературе. “Патогенетический” значит болезнетворный, а “патогенез” означает историю лекарственных болезней, или совокупность тех болезнетворных симптомов, которые лекарство вызывает в здоровом человеческом организме. Затем продолжаю дальше). Конечно, не все лекарственные вещества изучены Ганеманом с одинаковым совершенством и полнотой и не все оставленные им патогенезы обладают одинаковым значением с точки зрения их внутреннего содержания. Справедливость требует признать, что первые его испытания, заключающиеся во “Фрагментах”, и в первом издании “Лекарствоведения”, имеют значительно более глубокое значение, чем исследования, содержащиеся в “Хронических болезнях”. Первые испытания его были производимы исключительно над здоровыми людьми, причем испытания производились большей частью посредством больших или малых фармакологических доз и полученные результаты представляют большей частью чистое физиологическое действие этих лекарств. Между тем в последний период своей жизни он несколько уклонялся от первоначально намеченного им пути и стал делать наблюдения над своими пациентами, т. е. над больными субъектами. Относительно испытания лекарств над больными, он сам говорит в “Опытной медицине” (Heilkunde der Erfahrung), что
распознавание лекарственных симптомов из целой группы симптомов естественных болезней есть дело индуктивных умов высшего порядка и должно быть предоставлено исключительно мастерам в искусстве наблюдения.
И хотя мы преклоняемся перед Ганеманом как величайшим наблюдателем, не имеющим себе равного в целой истории медицины, тем не менее мы должны сказать, что испытание лекарственных веществ на больных, даже в руках великого наблюдателя, не может быть отнесено к “чистым” источникам лекарствоведения, и так как, кроме того, он нередко производил эти испытания в последнем периоде своей жизни, назначая больным тридцатые деления лекарств, то мы, не отрицая возможности действия инфинитесимальных доз на восприимчивый человеческий организм, о чем речь в следующий раз, тем не менее должны относиться с некоторым скептицизмом к такого рода наблюдениям, требующим такой из ряда вон выходящей восприимчивости, и должны принимать такие наблюдения не раньше как после физиологической и клинической их проверки.
Ганемановские испытания лекарств представляют колоссальный труд, не имеющий себе равного во всей медицинской литературе. Поэтому нет ничего удивительного, если в нем встречаются недостатки, иногда даже довольно важные. К числу этих недостатков прежде всего нужно отнести значительный перевес субъективных симптомов над объективными, или слишком широкое предпочтение симптоматике в узком смысле слова, в ущерб патологии, а вместе с тем и стремление, с одной стороны похвальное, дать по возможности полную и совершенную картину лекарственных болезней, вследствие чего, с другой стороны, он воспринимал нередко вовсе несущественные, малозначительные и часто воображаемые или случайные симптомы, не принадлежащие лекарственному веществу, но которые тем не менее вносились им в протокол под видом физиологических или патогенетических. Это значительно засорило нашу фармакологию, которая вместе с тем представляется поверхностному взгляду непривлекательной и тривиальной и служит удобным предлогом для легких насмешек и дешевого oстрoумия тем критикам и преподавателям, которые не углубляются в суть нашего учения, а только ищут в нем источник для увеселения своих слушателей и читателей. Тем не менее вышеуказанный недостаток существует, и обязанность моя его указать.
Второй не менее важный недостаток заключается не столько в содержании, сколько в форме изложения, а именно в искусственной анатомической схеме распределения симптомов. Вместо того чтобы представить потомству подробные протоколы самых испытателей, Ганеман втиснул их в искусственную систему, разъединив каждый отдельный симптом из его естественной и физиологической связи с группами остальных симптомов, возникших у известного испытателя в одном и том же испытании, и распределивши эти разрозненные симптомы в новую категорию сообразно анатомическим областям тела. Так, он извлекает все симптомы, касающиеся, например, головы, ушей, носа и т. д. у всех испытателей одного и того же лекарства и помещает их все вместе под рубрикой “голова”, “уши”, “нос” и т. д. По меткому выражению или сравнению доктора Даджена (Dudgeon), это все равно, как если бы художник, рисуя семейную группу, разместил бы глаза всех членов семьи в одном углу картины, носы в другом, уши в третьем и т. д. Из такого способа изображения, как бы ни были верно и точно переданы отдельные части и черты, было бы невозможно составить себе представление о каждой отдельной личности. Точно так же и при таком топографическом описании симптомов обезображиваются и искажаются истинные черты лекарственных болезней и, за отсутствием оригинальных протоколов, становится невозможным или во всяком случае очень трудным связать эти расчлененные симптомы с внутренним патологическим состоянием испытателя3.
Эти главнейшие недостатки уже сознавались ближайшими последователями Ганемана, и лучшие из его учеников уже вскоре задались мыслью исправить эти недостатки, проверить, истолковать и дополнить ганемановскую фармакологию, очистить, провеять и отсортировать его патогенезы, так сказать, отделить плевелы от пшеницы и извлечь из кучи сора те драгоценные жемчужины, которых так много в богатейшей фармакологии, завещанной нам великим учителем. Первая заслуга, оказанная в этом отношении гомеопатии, принадлежит Обществу австрийских врачей, которые в 40-х годах с примерным трудолюбием и образцовой точностью предприняли труд переиспытания ганемановских патогенезов в духе современной науки и приведения их в согласиe с данными патологической анатомии и токсикологии. Таковы же и позднейшие испытания немецких, английских и американских врачей-гомеопатов, рассеянные в многочисленных журналах и отдельных монографиях, которые удовлетворяют самым строгим требованиям научного исследования и составляют лучшие источники нашего современного лекарствоведения. Они служат важным подтверждением ганемановской фармакологии и поставили вообще нашу фармакологию на ту высоконаучную точку, на которой она в настоящее время и находится. И так как весь этот позднейший процесс роста, развития и совершенствования гомеопатии в связи и параллельно с развитием физиологии и патологии почти совершенно неизвестен даже наиболее добросовестным нашим противникам, то в сегодняшней беседе я постараюсь вкратце представить современное состояние гомеопатической фармакологии и в кратких штрихах очертить то направление и те цели, которые в настоящее время проследуются нами в этой науке.
Если мы торжественно провозглашаем как девиз или лозунг нашей практической деетельности у постели больного ганемановскую формулу similia similibus curantur, т. e. лечение болезненных состояний посредством лекарственных веществ, воспроизводящих в здоровом человеческом организме в высшей степени сходное болезненное состояние, то ясно, что в основании практического применения этого руководящего принципа в терапии должно лежать изучение действия лекарственных веществ на здоровый человеческий организм, и ясно, что фундаментальным основанием гомеопатической терапии, без которой немыслимо ее существование, является фармакология. Лекарственные же вещества, составляющие содержание фармакологии, как я уже имел честь изложить в первой своей беседе, все без исключения имеют свойство вредно действовать на здоровый человеческий организм, т. е. нарушать его физиологическое равновесие и вызывать в нем разнообразные патологические состояния. Каждое лекарственное вещество, будучи введено в организм, сразу ли в больших токсических или постепенно в малых кумулятивных приемах, имеет способность действовать на него более или менее болезнетворно или патогенно (поэтому я и говорю, что физиологическое действие лекарств есть вместе с тем и патогенетическое), и в этом действии на организм лекарственные вещества подчиняются всеобщему в природе закону причинности, т. e. каждое из них имеет постоянное, своеобразное, ему одному только свойственное и в этом смысле специфическое действие, или избирательное, предпочтительное сродство к известным клеткам, тканям, органам и физиологическим системам. Вся конечная цель нашей фармакологии заключается в том, чтобы определить эту специфичность лекарственных веществ и установить физиологическое взаимодействие между лекарственными веществами и человеческим организмом как в отдельных его частях, так и в целом составе, т. e. изучить как чисто местное, так и общее или конституциональное действие лекарственных веществ.
Поэтому в основу нашего лекарствоведения должны быть положены следующие составные части или науки:
1) Токсикология, т. e. наука, занимающаяся изучением случайных или умышленных отравлений на людях. Изучение этой науки показывает нам в общих и широких чертах те органы и ткани, на которых лекарственные вещества обнаруживают свое действие, а также в грубых штрихах и характер действия этих лекарственных веществ. Словом, токсикология доставляет нам патологоанатомическое основание нашего терапевтического принципа. Важность этой науки всегда сознавалась Ганеманом, который тщательно изучал ее и постоянно уделял ей почетное место в своих фармакологических трудах, а современные гомеопаты, старающиеся упрочить наш терапевтический принцип на твердом основании патологической анатомии и таким образом связать патологию с терапией, конечно возлагают еще большее значение на эту науку, и ожидают от нее в будущем самых плодотворных результатов.
2) Фармакология в том виде, в каком она до последнего времени разрабатывалась господствующей школой, т. e. наука, занимающаяся изучением действия лекарственных веществ на лягушках, кроликах, собаках, морских свинках и вообще животных. Конечно, мы принимаем данные фармакологии с большой осторожностью и удивляемся тому поспешному легкомыслию, с которым так называемые рациональные врачи переносят выводы, добытые на лягушках, на человека, особливо если принять во внимание, что эти выводы добываются не только над животными, обладающими другим анатомическим строением, другими физиологическими отправлениями, малодифференцированной нервной системой и вообще сравнительно низкой организацией, но что, кроме того, эти животные предварительно изувечиваются перерезкой нервных стволов или спинного мозга, повреждением важных органов или тяжелыми операциями или отравляются стрихнином, атропином, кураре и другими смертельными ядами. Если подумать, что, например, Digitalis действует гораздо отчетливее на сердце ranae temporariae, чем на сердце ranae esculentae, и что эти два вида лягушек, отличающихся друг от друга, по-видимому, только цветом, дают различную реакцию на одно и то же лекарственное вещество, например, на кофеин или пилокарпин, то отсюда ясно, насколько больше и существеннее может и должно быть различие в действии всех лекарственных веществ с одной стороны на животных, а с другой — на человека. Мы и видим, например, что лягушка переносит, по-видимому, без всякой реакции такое количество морфия, которое живо может оглушить самого здорового человека, или видим, что осел с наслаждением пожирает громаднейшее количество пасленовых растений, например, дурмана, которое может, однако, убить самого здорового и сильного человека. Кроме того, опыты над животными имеют тот важный недостаток, что исключают возможность исследования субъективной стороны действия лекарственных веществ, о чем речь будет ниже.
Но с другой стороны, опыты над животными имеют то важное преимущество, что допускают экспериментально-научную обстановку наблюдений, введение одних и исключение других условий, почитаемых нужными или ненужными для дела, и широкую градацию в назначении лекарственных приемов от слабых физиологических до сильных и смертельных токсических. Поэтому фармакология служит для нас важным дополнением к токсикологии и ведет нас на одну степень выше ее: знакомит нас с физиологическим действием лекарственных веществ на отдельные органы и системы, как-то: на сердце, на кожу, на легкие, на отделительные органы и т. д., и классифицируя лекарственные вещества на рвотные, потогонные, мочегонные и т. п., указывает физиологическую локализацию и общее направление действия веществ, т. е. физиологическое сродство к известным тканям, клеткам, органам и физиологическим системам.
3) Фармакодинамика, т. е. наука, занимающаяся изучением специфического действия лекарственных веществ на здоровый человеческий организм, причем тут принимается во внимание не механическое, физическое или химическое действие лекарств, а исключительно только специфически-динамическое, т. е. являющееся в живом человеческом организме, вследствие присущей ему способности самостоятельно и своеобразно реагировать на известный лекарственный раздражитель под видом изменения нормальных функций различных органов без чувствительного или грубого нарушения органической целости тканей. Эта наука основана нашим великим и бессмертным Ганеманом, и с тех пор тщательно культивируется его последователями. Она дает нам кроме важных объективных указаний в различных частях тела, еще всю симптоматологию и субъективную сторону действия лекарств, и обнаруживает тонкое влияние их на нервную систему и психическое состояние организма, словом, ту характеристическую черту заболеваний, которая играет столь важную роль в патологических состояниях больного человека и обусловливает индивидуальность каждого заболевания. Эта важная сторона лекарственного действия совершенно недоступна исследованию в опытах над животными и утрачивается в токсикологии, потому что в бурных и быстротечных симптомах отравления не успевают обнаружиться тонкие характеристические черты лекарственного действия, которые проявляются лишь на зеркальной поверхности сравнительно спокойного и здорового самосознания.
В фармакодинамических наших экспериментах мы употребляем как большие, так и малые дозы, смотря по цели, какой хотим достигнуть. Однократные массивные дозы сильнодействующих веществ воспроизводят острые болезни, между тем малые, но многократно и долго повторяемые дозы тех же самых веществ или других, менее энергических, симулируют картины хронических болезней и, таким образом, мы получаем картинные галереи болезнетворных действий различных лекарственных веществ, в которых опытный глаз в состоянии отличить характерные черты и признаки большинства болезней, которым подвержен наш организм. Следовательно, в фармакодинамике величина лекарственных приемов колеблется в весьма широких границах. С одной стороны, лекарственный прием увеличивается до тех пор, пока не наступят явления, слишком серьезные или опасные для жизни или здоровья испытателя; с другой стороны, лекарственный прием уменьшается до тех пор, пока он в состоянии еще производить какое-либо физиологическое действие. Все зависит, с одной стороны, от свойства лекарственных веществ, а с другой стороны от восприимчивости испытателя, и если для одного нужны скрупулы и драхмы, то для другого достаточно грана или даже сотой части его, а для сильнодействующих средств даже и стотысячной части грана. Из таких широких экспериментов явствует, что уже нередко минимальные приемы обнаруживают хотя и слабое, но явное и несомненное действие на человеческий организм, которое затем постепенно усиливается и доходит наконец до существенных и резких патологических изменений по мере повторения и скопления в организме этих малых доз или усиления лекарственных приемов, и как клинический анализ болезненного случая нередко получает свое объяснение только по смерти при вскрытии тела в анатомическом театре, так и лекарственные испытания на здоровых людях нередко находят свое истолкование в случайных отравлениях и в опытах над животными. Таким образом, мы получаем бесконечную градацию болезнетворных, или патогенетических, симптомов в обширном смысле слова, начиная от едва заметных субъективных и функциональных расстройств и кончая вполне выраженными отравлениями со всеми их материальными и органическими изменениями. Поэтому между испытанием лекарств в малых дозах здоровыми экспериментаторами с одной стороны и случайными или умышленными отравлениями посредством больших и смертельных доз с другой стороны, может существовать отчасти только количественная разница, и параллельное изучение действия больших и малых лекарственных доз обнаруживает тот несомненный факт, что лекарства как в малых, так и в больших дозах способны действовать в различной степени на одни и те же клетки и ткани, анатомические части и физиологические группы органов, и что, следовательно, как в первом, так и во втором случае между действием и противодействием или между лекарственным влиянием и производимыми симптомами существует причинное взаимодействие, откуда вытекает важность и необходимость изучения токсикологии, потому что объективные явления, получаемые в токсикологии, служат нам подтверждением и комментарием к субъективным явлениям, получаемым в фармакодинамике, через что эти последние и получают свою физиологическую реальность. Но с другой стороны, между действием больших и малых доз может существовать не только одно количественное, но и качественное различие, в силу того, как я уже сказал, что тонкие характеристические черты лекарственного действия весьма часто не обнаруживаются от массивных доз, а требуют для своего проявления более низких лекарственных приемов. Так, например, массивные дозы гopной тыквы, или колоквинта, нередко вызывают лишь известные явления со стороны кишечника, боль, резь, схватки, понос и пр., между тем как меньшие приемы могут не вызвать этих грубых физиологических симптомов со стороны кишечника, но обнаружить действие этого вещества на тройничный нерв под видом жестокой лицевой невралгии. Отсюда, однако, еще вовсе не следует, что малые дозы действовали сильнее больших — утверждение, которое нам неоднократно старались подтасовать наши противники; мы этого не говорим. Мы только говорим, что в испытаниях с массивными дозами нередко утрачиваются тончайшие характеристические и cyбъективные черты лекарственного действия, которые для своего проявления требуют болеe тонких приемов или, другими словами, массивные дозы непременно действуют сильнее или интенсивнее, между тем как малые дозы при известных обстоятельствах могут действовать экстенсивнее, т. е. проявляться в таких отдаленных закоулках человеческого организма, куда не проникают массивные или отравляющие приемы.
Неоднократно говорилось, что наша фармакодинамика не имеет научно-реального содержания, потому что заключающиеся в ней симптомы могут быть воображаемые, мнимые, случайные и находиться в зависимости от массы неуловимых влияний и т. д. Это неверно или, лучше сказать, это суждение основано на софизме так называемого неполного исчисления (dénobrement imparfait), который заключается в том, что вопрос рассматривается лишь поверхностно, не со всех сторон и из исключительных единичных фактов выводится общее заключение. Совершенно верно, что гомеопатическая фармакология содержит в себе много воображаемых, мнимых и случайных симптомов, вовсе не принадлежащих соответствующему лекарственному веществу. Совершенно верно, что Ганеман, особенно в последний период своей жизни, вносил иногда в протоколы сомнительные симптомы, на что уже давно указано в нашем лагере. Так, например, профессор Вессельгефт, врач-гомеопат в Бостоне, подвергнувши контрольному испытанию патогенезы Carbo vegetabilis, относящиеся между прочим к последнему, менее научному периоду деятельности Ганемана, нашел в них массу несущественного, неверного, недействительного. Верно и то, что были между нами и такие испытатели, как, например, Вольф в Берлине, который испытывал действие таким образом, что назначал по одной крупинке тысячного деления разом нескольким испытателям и затем описывал под видом патогенетических и физиологических симптомов все изменения здоровья, наблюдавшиеся у этих лиц в течение нескольких месяцев и даже лет после приема этой одной единственной крупинки туи в тысячном делении, вследствие чего и сливная оспа, случившаяся у одного из зтих испытателей через несколько месяцев от начала испытания, внесена им в патогенез туи. К этой категории относится и зуд в носу от Lycopodium через несколько дней или недель после приема крупинки 30-го деления. Я не буду нагромождать таких примеров, ибо по всей вероятности вам еще придется их услышать от моих оппонентов, поэтому избавлю вас от печальной необходимости дважды выслушивать одни и те же неприятности. Скажу одно, что все эти эксцентричности, чтобы не сказать более, впервые указаны, осуждены и заклеймены нами же, и потом подхвачены нашими противниками; все это лишь одни исключения, вытравляемые из современной гомеопатической фармакологии и решительно не имеющие ни малейшего влияния на сущность ее содержания и на будущность ее развития. Не подлежит никакому сомнению, что научно обставленные и строго проведенные контрольные испытания австрийских, американских, английских и др. врачей блестящими образом подтвердили бóльшую часть ганемановской фармакологии, и не подлежит никакому сомненио, что осмысленные испытания, проведенные параллельно над большими и малыми дозами, подвергнутые строгой экспериментальной критике на большом ряде испытателей со всеми предосторожностями научного опыта, при устранении психических влияний, под условием соответствия субъективных симптомов с объективными, и возникновения их не случайно у одного, а с известным постоянством у многих испытателей, доставляют нам в высшей степени ценные сведения относительно субъективного и объективного действия лекарств на человеческий организм, которыми мы и пользуемся с несомненым успехом у постели больного. И в этом отношении наша фармакодинамика со всеми ее исправимыми недостатками доставляет нам более твердую и надежную помощь у постели больного, чем фармакология господствующей школы со всеми ее неисправимыми достоинствами, потому что они неприменимы и неприложимы к практическим требованиям врача-терапевта.
Наконец, есть еще четвертый источник сведений о действии лекарств на человеческий организм, это
4) Клинические наблюдения над влиянием лекарств на больной организм и над “побочным” действием слишком больших доз, назначаемых больным, материал для каковых наблюдений в достаточной мере доставляется нам нашими противниками. Нельзя отрицать, что и эмпирическое назначение лекарств, на основании пользы их в известных ранее наблюдавшихся аналогичных случаях, не должно быть вовсе отрицаемо при нынешнем еще несовершенном состоянии фармакологиии. Есть такие лекарственные вещества, действие которых мы знаем почти исключительно из наблюдений над больными, например, Kali bromatum, Natrum salycilicum и др. Таким же путем добыты весьма полезные сведения о действии атропина на эпилептиков; также и большое число так называемых характеристичных лекарственных симптомов, имеющих значение в гомеопатии, например, действие арники при ушибах, действие Rhus или дулькамары при страданиях от простуды и т. д., почерпнуты нами ex usu in morbis, т. е. из наблюдений над больными. Поэтому случается, что и мы назначаем лекарственные вещества лишь на основании клинического и практического опыта, хотя бы даже соответствующие физиологические свойства их еще не были достаточно изучены. Но тем не менее нужно сказать, что этот источник сведений о действии лекарств на человеческий организм, хотя и может играть известную роль в практической деятельности врача, но в чистой фармакологии должен занимать только второстепенное по значению место.
Таким образом, гомеопатическая фармакология основана на следующих составных науках: во-впервых, на токсикологии, во-вторых, на фармакологии, в-третьих, на фармакодинамике, и, в-четвертых, отчасти на клинических наблюдениях у постели больного. Изучение фармакодинамики в связи с данными токсикологии и фармакологии открывает всю эволюцию, или историю развития лекарственных болезней, начиная с едва заметных уклонений от нормального физиологического течения и кончая разрушением органической деятельности наиважнейших жизненных функций. Следовательно, наша фармакология обнимает очень широкое поле зрения и должна занять важное место в ряду биологических наук.
ПРИМЕЧАНИЯ
- “Versuch über ein neues Princip zur Auffindnug der Heilkräfte der Arzneisubstanzen nebst einigen Blicken auf die bisherigen”, Hufeland’s Journal, 1796, Bd. 2. — Л. Б. ↩︎
- “Fragmenta de viribus medicamentorum positvis sive in sano corpore observatis”. Lipsiae sumpto J. A. Barthii. — Л. Б. ↩︎
- Тем не менее такая “топографическая” система изложения симптомов принята сегодня во всей гомеопатической литературе. — Прим. Александра Котока (далее — А. К.). ↩︎
